12.09.2006
| |  | | | Сижу у себя в кабинете, просматриваю знаменитый проект по развитию нанотехнологий, делаю пометки на полях. Вдруг дверь распахивается, и впадает в кабинет Фурсенко, министр образования и науки. Сын академика и сам, точно, будущий академик. Вот, думаю, сейчас состоится содержательный разговор двух экспертов, двух наноистов.
Но нет, не до того: выглядит гость страшно, глаза блуждают, черты лица заострились, седоватый ежик торчит во все стороны.
– Андрюша, – изумляюсь, – что стряслось?
Он практически мой ученик, когда-то я, в бытность начальником первого отдела одного полузакрытого НИИ, оформлял его за границу, в первую поездку, давал, можно сказать, путевку в жизнь.
– Не могу больше, Питирим Игнатьич, сил моих нету!
И на стул плюхается.
– Получается, я главный враг своей страны. Я уже и современный Лысенко, манипулятор от науки, я уже и могильщик Академии наук, я уже чуть ли не хуже Чубайса. Знаю достоверно: чучело мое собирались подвесить в синхрофазотроне и заряженными частицами бомбардировать – спасибо, власти предотвратили. Сон потерял, скоро аппетит потеряю...
– Эх, Андрюша, нам ли жить в печали! – успокаиваю его, как умею. – Главное, ты сам в своей правоте уверен.
– Да я уже не так и уверен...
– Да нет же! – убеждаю его изо всех сил. – Ты же огромное дело сделал. Вставил Академию наук в вертикаль власти, спасибо. И изящно все сделал, как истинный питерский интеллигент. А как ты про двойственную природу Академии наук рассуждал – просто приятно вспомнить.
– Я? – беспокойно оглянулся министр. – Не помню. Хотя природа ее, натурально, двойственная. Отсюда – выводы. Как экспертное сообщество – пусть самоуправляются. А бабки они бюджетные берут? На эти бабки хоть не шикарно, но живут? Здания, коридоры все эти, кабинеты, сектора-лаборатории – собственность государственная? Вот пусть их бабками и собственностью государство и управляет. Например, специальный уполномоченный человек. А то они такие особняки заимели... Миллиарды!
– Уполномоченный – слово очень удачное, – похвалил я.
– Будем им президента назначать, ну, может, дадим за него, назначенного, проголосовать, чтоб не так обидно было. Чтобы, значит, под присмотром были. Ну и, скрывать не буду, чтобы завиральных идей поменьше.
– Что ж, – резюмирую, – у всего в этом мире двойная природа. И у тебя самого, Андрюша, что ни говори, сегодня положение двусмысленное.
– Как так? – вскинулся он.
– А вот так. Как человека и ученого тебя, возможно, уважают. А как госчиновника хотят облучить частицами. А то норовят яйцами закидать, пощечиной наградить... Тебе еще повезло, что президент Академии, господин Осипов, если не ошибаюсь, сговорчивым мужиком оказался. Должностью своей дорожит. Еще на хоть пару лет, хоть и. о., но в креслице своем остаться мечтает. Лишь бы не переизбираться… Но дуализм сознания тебе необходимо преодолеть. Раздвоение личности министра не красит. Да и президент раздвоения не одобрит.
– Как преодолеть, каким образом преодолеть? – почти застонал министр по науке. – А если не выйдет?
– Тогда, извини, шизофрения.
– Да, Питирим, да! – нервно и сбивчиво заговорил министр. – Не могу больше скрывать, раздвоен! В душе я прогрессист и даже либерал. И, если хочешь знать, с детских лет академическим вольным воздухом дышал! И сердце мое там, в тенетах свободы и самоуправления. А тело продавливает закон о назначении президента Академии наук из Кремля. Мучительный, драматический конфликт!
Вижу, сидит передо мной человек практически невменяемый, а решеток на окнах у меня в кабинетике нет. Господи, что делает с людьми стремление реформировать отжившие формы, принести пользу обществу! Встал, обошел вокруг письменного стола, положил ему руку на плечо.
– Ты, Андрюша, не убивайся. Все что ни есть – к лучшему. А то репутация у тебя была черт знает какая: либерал, друг Венедиктова… А тут – проявил себя. Теперь любому ясно – нет для тебя ничего выше, чем интересы государства. А дуализм сознания, раздвоение личности… В конце концов, посоветуйся с представителями вверенной тебе фундаментальной науки. С этим можно к психологам, можно к философам...
– Сейчас же, сию же минуту, – встает, – в Институт философии. Они меня примут, они помогут. Я в них верю... Вот только здание у них великолепное, шикарное, можно сказать, здание. Дворец XVIII века, миллионов на пятьдесят тянет, если в долларах. Но это потом, это в рабочем порядке...
Убежал он. А я вспомнил – был такой Митин Марк Борисович. Товарищ Сталин сделал его философом и академиком еще до войны. Так вот, этот самый академик имел обыкновение ходить в засаленном пиджаке и в одном и том же замусоленном серо-буро-малиновом галстуке с пальмами. Один из его старых знакомых все сокрушался: «Марк Борисович – сын портного, а как одет...» В том, что Академию наук суждено кастрировать Фурсенке, сыну академика, тоже есть какая-то ирония, какая-то ухмылка истории. Хотя родители за великовозрастных детей не отвечают.
Андрей Фурсенко. Фото с сайта dni.ru
|